Рунеберг (Runeberg) Йохан Людвиг. В схватке с чудовищем времени: современная финская поэзия Романтики и реалисты

27.12.2023

Жемчужины финской литературы

Пожалуй, одно из самых известных произведений, написанных финнами, – это Калевала, карело-финский поэтический эпос. Он представляет собой набор песен, не связанных единым сюжетом: они рассказывают о сотворении мира, о рождении главного героя Вяйнямёйнена от дочери воздуха и о его подвигах, о приключениях чародея и соблазнителя Лемминкяйнена, о поиске сокровищ Финляндии и о рождении девой Марьяттой чудесного ребенка, ставшего правителем Карелии.

В Финляндии существует даже особый национальный праздник – День народного эпоса Калевалы. Он ежегодно отмечается 28 февраля уличными костюмированными шествиями и тематическими постановками.

У Калевалы еще существует так называемая «младшая сестра» в финской литературе: это сборник «Кантелетар», который объединил карельские народные песни. Их записал исследователь Элиас Лённрот: многие из песен ему передала жившая у озера Койтере исполнительница Матели Куйвалатар.

Один из самых известнейших и почитаемых в стране тысячи озер поэтов – это Йохан Людвиг Рунеберг, швед по происхождению. Именно он является автором гимна Финляндии, основой которого стало стихотворение «Наша земля», изначально создававшееся не для этой цели. Кстати, день рождения Рунеберга, 5 февраля, также отмечается в Финляндии как национальный праздник.

Своеобразным «Евгением Онегиным» в Финляндии можно назвать роман «Семеро братьев» финского писателя Алексиса Киви: это произведение принято считать национальным символом, а его создатель известен как основоположник реализма в литературе Суоми. Книга повествует о семи осиротевших братьях, которые решили бросить вызов общественным порядкам и уйти жить в лес.

И, конечно же, нельзя не сказать о серии книг о знаменитых муми-троллях – легендарных персонажах добрых сказок Туве Янссон, которые покорили весь мир. Всего из-под пера писательницы с 1945 по 1970 год вышло девять книг о забавных существах: «Маленькие тролли и большое наводнение», «Муми-тролль и комета», «Шляпа волшебника», «Мемуары Муми-папы», «Опасное лето», «Волшебная зима», «Дитя-невидимка», «Папа и море», «В конце ноября».

Финская литература: как все развивалось

Литература Финляндии развивается на двух языках, финском и шведском. На последнем писала одна из известнейших авторов в Суоми – Туве Янссон.

Также к финской литературе иногда относят произведения, написанные на саамском языке. Среди писателей Финляндии, писавших или пишущих на саамском языке, можно отметить Марьют Айкио, Матти Айкио (1872-1929), современных писателей Рауну Паадар-Лейво и Кирсти Палтто. Причем, книга Кирсти Палтто Guhtos̀et dearvan min bohccot была переведена на финский язык (Voijaa minun poroni, 1987) и удостоена литературной награды.

Романтики и реалисты

Национальные чувства финнов особенно сильно пробудились в начале девятнадцатого столетия: именно тогда литература страны Суоми стала активно развиваться. В это время борцы за национальное самосознание писали книги по истории, собирали народную поэзию и обычаи и публиковали много произведений на финском языке. Тогда появились и так называемые хельсинкские романтики – объединение лучших писателей и поэтов страны тысячи озер. Затем настала эпоха реализма, во многом благодаря Алексису Киви: он также считается отцом финской драматургии. Романтики окончательно были вытеснены реалистами в восьмидесятых годах XIX века, а в на рубеже веков в Финляндии (как и в России) наступила эпоха неоромантизма. Также, ведущими представителями реализма в Финляндии были драматург Минна Кант, критиковавшая недостатки общества, тяжелое положение женщин и трудящихся, и плодовитый новеллист Юхани Ахо (1861-1921 г.). Его роман «Железная дорога» (1884 г.) вскоре появились в переводах на разные языки. Он был едва ли не самым известным в Скандинавии и остальной Европе финским писателем своего времени.

Неоромантизм

На рубеже XIX и XX веков реализм сменился национальным неоромантизмом. В его духе творил блестящий поэт-лирик Эйно Лейно (1878-1926 гг.), который писал также романы и пьесы, Пентти Саарикоски (1937-1983) и Пааво Хаавикко (род. 1931). Лейно писал и в национально-романтическом стиле. Саарикоски имел разносторонний литературный талант, в 1960 году он был одним из ведущих радикалов страны. Пааво Хаавикко трудно причислить к какой-либо категории писателей, он издал множество поэтических сборников, обзоров, сборников афоризмов и оперных либретто. В 1984 году Хаавикко был награжден международной литературной премией Неустадт. В период между мировыми войнами финскую литературу определяла сильная проза, для которой был и характерны критический реализм и произведения исторического характера. Илмари Кианто, писательский дебют которого состоялся еще во времена автономии, продолжал писать и после обретения Финляндией независимости. В романе «Красная черта» (1909 г.) он показал первые парламентские выборы в 1908 году и отношение к ним людей глубокой провинции, а в романе «Рююсюраннаский Йосеп» (1924 г.) он рассматривал бедняцкую жизнь захолустья и проблемы финского общества, в частности самогоноварения и пьянства.

Национальной самокритикой отмечен роман Йоэля Лехтонена «Путкинотко» (1919-1920 г.) темой которого тоже была бедность, но также и та общественная несправедливость, в которую уходила корнями гражданская война 1918 года. Вольтер Кильпи, начинавший как романтик еще во времена автономии, перешел в 30-х годах к бытописанию, в частности к изображению самобытной жизни на островах. Замедленное развитие действия в романе «В гостях Аластало» (1933 г.), пристальное внимание к деталям и очень длинные фразы принесли Кильпи славу финского Джеймса Джойса.

Единственный финский писатель, удостоенный Нобелевской премии – Франс Эмиль Силланпяя (1888-1964 гг.). Его роман «Праведная бедность» (1919 г.) основан на впечатлениях от гражданской войны. Писателю присущи высокий гуманизм, особое мастерство в изображении взаимоотношений человека и природы.

Модернизм

Модернизм в Финляндию пришел сначала в поэзии финских шведов, на которых оказывали влияние как символисты и экспрессионисты, так и имажинисты и сюрреалисты. Поэты хотели обновить язык и раскрыть его ритмы. Великим шведоязычными финскими поэтами–модернистами стали Эдит Седергран, Эльмер Диктониус, Гуннар Бьерлинг и Хагар Ульссон.

В финоязычной литературе подобные же новшества внесла группа «Пламеносцы», образовавшаяся в 20-х годах. «Пламеносцы» предпочитали в поэзии свободный размер и отказались от рифм в конце строк. Будучи толкователями своей эпохи, они черпали материал в дальних странах и индустриальной романтике промышленных городов. Лозунг «Открыть окна в Европу!» выражал их желание интернационализировать финскую литературу. В группу «Пламеносцы» входили поэты-лирики и известные прозаики. Наиболее значительные: лирики Ууно Кайлас и Катри Вала и прозаик – Олави Пааволайнен («В поисках современности», 1929 г.), которого считали флагманом «Пламеносцев», и один из самых известных за пределами Финляндии финских писателей Мика Валтари (1908-1976 гг.). Свою весьма разностороннюю литературную карьеру Валтари начал с отражения потока жизни 20-х годов и городского общества (роман «Великая иллюзия», 1928 г.). Позднее Валтари плодотворно работал в жанре исторического романа. Его роман «Египтянин Синухе», вышедший в 1945 году, переведен более чем на 20 языков.

Литературные места Финляндии

В стране Суоми имеется немало достопримечательностей, так или иначе связанных с финским литературным наследием. Одна из наиболее известных из них – это памятник писателю-реалисту Алексису Киви, который находится на Привокзальной площади в Хельсинки . Литератор, погруженный в свои мысли, сидит на постаменте с выбитыми строками его стихотворения «Тоска».

Конечно же, финны не могли не увековечить в столице и память автора национального гимна: скульптура, посвященная Йохану Людвигу Рунебергу, находится на бульваре Эспланада. Любопытно, что на монументе не указано его имя – подразумевается, что это и так очевидно. Внизу, у постамента, где стоит литератор, можно увидеть молодую босоногую деву – это олицетворение Финляндии. Памятник поэту вы найдете и в городе Порвоо в сквере Рунеберга. Здесь же можно посетить дом-музей Рунеберга, где он жил с семьей с 1852 по 1877 год. Подробнее читайте об этом в нашей статье .

В финской столице также можно увидеть скульптуру под названием «Топелиус и дети». Она посвящена известному сказочнику, историку и исследователю Захариасу Топелиусу. Памятник вы найдете в парке Коулупуйсто.

Кроме того, одним из самых литературных мест Финляндии можно назвать домик Туве Яннсон, расположенный на острове Кловхарун, входящем в состав архипелага Пеллинки. Именно здесь, в окружении волн Балтийского моря, были написаны удивительные сказки про муми-троллей, покорившие впоследствии весь мир. Домик принимает гостей в течение одной недели в июле и одной недели в августе. С Туве Янссон связана еще одна любопытнейшая достопримечательность – камень Морры, на котором писательница нарисовала глаза и рот. Он находится на острове Большой Пеллинки рядом с магазином Söderby Boden.

Если будете отдыхать в Коуволе , то во время прогулки по городу можете вструтить памятник, изображающий невысокого коренастого мужчину. Это финский писатель Унто Сеппянен, живший на Карельском перешейке и описавший в своих произведениях карельский быт.

Иосиф Бродский обожал Швецию по разным причинам. Прежде всего она напоминала ему его родину, его питерские места. Приезжая в Швецию, он как бы приезжал в свою родную Прибалтику. Я бывал в Стокгольме, видел дома, где останавливался Бродский, специально заходил в те помещения, где он жил, смотрел в окна. Та же балтийская вода, те же улицы, та же местность. Будто и не уезжал. Разве что чуть почище и понаряднее, поуютнее.

Еще в 1972 году, сразу же после своего изгнания, Иосиф Бродский писал:

Слушай, дружина, враги и братие!

Все, что творил я, творил не ради я

славы в эпоху кино и радио,

но ради речи родной, словесности,

за каковое речение-жречество

чаши лишившись в пиру Отечества,

нынче стою в незнакомой местности.

Ему предстояло посетить немало незнакомых местностей, но тянулся он всегда лишь к двум: к Венеции, где бывал каждый январь и которая кроме чарующей красоты и эстетства (что Бродский всегда любил) также напоминала ему родной Питер своими набережными. Вторым родным местом была Швеция.

Впрочем, и изумительную «Набережную неисцелимых», посвященную Венеции, Бродский написал именно в Стокгольме, в гостинице «Рейзен», смотря в окно примерно на такую же набережную. Тут и Питер, и Венеция, всё сразу. Как он писал о Стокгольме: «Главное - водичка и все остальное - знакомого цвета и пошиба. Весь город - сплошная Петроградская сторона. Пароходики шныряют в шхерах и тому подобное». По сути, он никогда, до своей смерти, не выезжал из своего Петербурга-Ленинграда, хранил его в себе и окружал себя питерскими приметами.

Еще подробнее он высказался своему шведскому другу Бенгту Янгфельдту: «Последние два или три года я каждое лето приезжаю более или менее сюда, в Швецию, по соображениям главным образом экологическим, я полагаю. Это экологическая ниша, то есть ландшафт, начиная с облаков и кончая самым последним барвинком, не говоря про гранит, про эти валуны, про растительность, практически про все - воздух и так далее и так далее. Это то, с чем я вырос, это пейзаж детства, это та же самая широта, это та же самая фауна, та же самая флора. И диковатым некоторым образом я чувствую себя здесь абсолютно дома, может быть, более дома, чем где бы то ни было, чем в Ленинграде, чем в Нью-Йорке или в Англии, я уже не знаю где. Это просто, как бы сказать, естественная среда, самая известная среда, которая известна для меня физически».

Как считает Янгфельдт, шведская «экологическая ниша» во многом заменила Иосифу Бродскому родину, посетить которую у него не было надежд. Пожалуй, Швеция стала не только воспоминанием о детстве, а улучшенным вариантом оного. «Ужасно похоже на детство, - пишет он своему давнему ленинградскому другу Якову Гордину, - но не на то, которое было, а наоборот, - то есть детство, каким оно могло бы состояться». Он и свое расписание жизни приспосабливал к питерской местности. На время занятий в Америке, которая так и не стала ему родной, затем в январе в Венецию, потом опять занятия, и ближе к лету в Лондон и Швецию, можно сказать, к себе домой.

В 1975 году он написал свое первое шведское стихотворение «Шведская музыка», посвященное писательнице Кароле Хансон:

Когда снег заметает море и скрип сосны

оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,

до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины

так довольно спички, чтобы разжечь плиту,

так стенные часы, сердцебиенью вторя,

остановившись по эту, продолжают идти по ту

сторону моря.

Впрочем, Швеция у него всегда была связана с музыкой.

Первый раз он приехал в эту страну в 1974 году по частным делам, затем в 1978 году с чтением стихов. Тогда же познакомился с Янгфельдтом и своими русскими переводчиками. В 1976 году в Стокгольме вышла книга стихов Иосифа Бродского «Остановка в пустыне» в переводе на шведский язык. Позже она была переиздана в 1987 году. Интересно, что на обложку поместили фотографию поэта с православным крестиком на шее. Еще до Нобелевской премии он приезжал на книжную ярмарку в Гётеборг, там и произошла его первая встреча с будущим другом и будущим нобелиатом, шведским поэтом Томасом Транстрёмером. Читали стихи почти четыре часа. А вокруг были та же трава, тот же прибалтийский мох. С 1988 по 1994 год Бродский бывал в Швеции практически каждое лето. То в Стокгольме, то в окрестностях города, то на острове Торе. Я специально съездил на Торе, чтобы увидеть эти места как бы глазами Бродского, тем более я и сам северный человек по рождению. Конечно, остров Торе - это наш Валаам, ему там легко дышалось и писалось. Ведь дело не только и не столько в «экологической нише», о которой часто пишут бродсковеды, - дело в творческой свободе, творческом полете. Не мог он свободно писать на жаре, в духоте, на тропическом юге, как какой-нибудь не менее великий Киплинг. У каждого поэта своя пространственная ниша.

Чем пересказывать Янгфельдта, дам опять высказаться ему самому: «„Глаз предшествует перу, и я не дам второму лгать о перемещениях первого“, - пишет Бродский в своем эссе о Венеции, „Набережной неисцелимых“. „Поверхность - то есть первое, что замечает глаз, - часто красноречивее своего содержимого, которое временно по определению, не считая, разумеется, загробной жизни“. В стихотворении „Доклад для симпозиума“ он формулировал свое геоэстетическое кредо следующим образом: „Но, отделившись от тела, глаз, / скорей всего, предпочтет поселиться где-нибудь/ в Италии, Голландии или в Швеции“.

Порядок, в котором Бродский перечисляет эти три страны, соответствует порядку, в котором он с ними знакомился. Во время первого своего визита в Швецию летом 1974 года он провел здесь неделю. В следующий раз он приехал в марте 1978 года по приглашению Упсальского и Стокгольмского университетов, а в 1987 году посетил Стокгольм, чтобы получить Нобелевскую премию по литературе.

После этого Бродский приезжал в Швецию каждый год - до 1994 года включительно. Чаще всего - летом, чтобы отдыхать и работать, но и в другие времена года, в связи с конференциями, выступлениями и прочими делами. В августе 1988 года он выступал на книжной ярмарке в Гётеборге и в октябре 1989 года - в Упсальском университете в связи с конференцией, устроенной „Центром метрических штудий“; в ноябре 1990 года он там же вел три семинара о поэзии Томаса Харди, Роберта Фроста и У. X. Одена; в декабре 1991 года в Шведской академии в Стокгольме он читал доклад на симпозиуме „The Situation of High-Quality Literature“, устроенном в связи с 90-летием Нобелевской премии; в сентябре 1993-го выступал вместе с Дереком Уолкоттом в университетах в городах Линчёпинг и Оребру и на Гётеборгской книжной ярмарке; в августе 1994 года участвовал в Стокгольме в Нобелевском симпозиуме „The Relationship between Language and Mind“».

Доклады - докладами, ярмарки - ярмарками, но он находил время и для путешествий на хорошо ему знакомых с детства маленьких пароходиках, да и места напоминали ему Карельский перешеек с серым мшистым камнем, с серыми, под цвет неба, дачками. Это была его любимая, воспетая и реабилитированная им «серость» - самая природная северная среда. Он и другому своему приятелю, Петру Вайлю, объяснял, как напоминает ему Швеция родное детство «в деталях, до мельчайших подробностей… Знаешь, с какой стороны должен подуть ветер или прилететь комар».

Бенгт Янгфельдт продолжает: «Привлекали Иосифа в Швеции не только природа и климат, не только мох и гранит под летним небом, полным кучевых облаков, приплывших из его родных краев или же стремящихся туда. Здесь были, как в Риме, Венеции и Амстердаме, дома. На улицах Стокгольма он зрел в чистом виде фасады домов, опоганенных в его родном городе десятилетиями пренебрежения и запустения. И при виде церкви Хедвиг Элеоноры в конце перспективы Девичьей улицы „радость узнавания“, говоря словами Мандельштама, была так велика, что ему оставалось только покачать головой: ее ли - или церковь Св. Пантелеймона он видел в молодости, устремив свой взгляд вдоль улицы Пестеля с балкона полутора комнат?»

Потому и оказались шведские периоды у Иосифа Бродского не менее плодотворными, чем период северной ссылки. «Набережная неисцелимых», где вспоминается и место написания: «В этом городе, при всей его промышленности и населении, как только выходишь из отеля, с тобой, выпрыгнув из воды, здоровается семга». Книга была задумана и начата в Стокгольме. В Швеции были написаны пьеса «Демократия!», эссе «Поэзия как форма сопротивления действительности», стихотворения «На столетие Анны Ахматовой», «Памяти Геннадия Шмакова», «Облака», «Вертумн», «Пристань Фагердала»:

голые мачты шведских

яхт, безмятежно спящих в одних подвязках,

в одних подвесках

сном вертикали, привыкшей к горизонтали,

комкая мокрые простыни пристани в Фагердале.

Стихотворение навеяно впечатлениями от экскурсии на паруснике по Стокгольмскому архипелагу. Янгфельдт вспоминает: «По словам владельца парусника, вид простыней, висящих на веревочке около маленькой пристани Фагердала, привел Бродского в восторг. Вообще, рассказывает он, обожающий море Бродский находился во время этой экскурсии в состоянии, граничившем с блаженством». В Швеции, на острове Торе, были написаны замечательные стихи о северной природе и морском дыхании. В Швеции же Янгфельдтом была выпущена примечательная во всех отношениях книга стихов Бродского «Примечания папоротника», тиражом тысяча экземпляров, прямо как у сегодняшних поэтов. На обложке все тот же балтийский пейзаж художника Эрнста Нурлинда с согнутой морским балтийским ветром сосной. Выпустил Янгфельдт и еще два, можно сказать, раритетных издания стихов Бродского «Вид с холма» и «Провинциальное» всего в нескольких экземплярах. Ничего, переиздадут нынче и массовым тиражом, если позволят наследники.

В 1993 году он написал первое свое посвящение другу, замечательному шведскому поэту Томасу Транстрёмеру, которого не раз сам же выдвигал на Нобелевскую премию.

Вот я и снова под этим бесцветным небом,

заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом

души. Немного накрапывает. Мышь-полевка

приветствует меня свистом. Прошло полвека.

Барвинок и валун, заросший густой щетиной

мха, не сдвинулись с места. И пахнет тиной

блеклый, в простую полоску, отрез Гомеров,

которому некуда деться из-за своих размеров.

Первым это заметили, скорее всего, деревья,

чья неподвижность тоже следствие недоверья

к птицам с их мельтешеньем и отражает строгость

взгляда на многорукость - если не одноногость.

В здешнем бесстрастном, ровном, потустороннем свете

разница между рыбой, идущей в сети,

и мокнущей под дождем статуей алконавта

заметна только привыкшим к идее деленья на два.

И более двоеточье, чем частное от деленья

я припадаю к родной, ржавой, гранитной массе

серой каплей зрачка, вернувшейся восвояси.

Обратите внимание на текст - «Вот я и снова под этим бесцветным небом», то есть в родных местах. Хотя и «прошло полвека», но поэт с отчаянием и безграничной любовью вновь припадает к «родной, ржавой, гранитной массе» своей серой каплей зрачка, «вернувшейся восвояси». Хотя и посвящено это стихотворение шведскому поэту Транстрёмеру, но написано о России, о дикой любви к России. Кто способен опровергнуть эту любовь? Какие патриоты или демократы? Просто поэт Иосиф Бродский присоединил Швецию к своей поэтической русской империи.

Янгфельдт считает, что Бродский начинал писать это стихотворение в 1990 году. Всё может быть.

Когда шведы задумали книгу его переводов, он не поленился написать требования, обязательные для всех переводчиков. Думаю, эти требования будут интересны всем: «В связи с предстоящим изданием моих стихов я хотел бы изложить два или три принципа, которыми надо руководствоваться при выборе переводов. Я хочу настоять на сохранении формальных аспектов подлинника. Под этим я имею в виду размер и рифму. Я понимаю, что в некоторых случаях это невозможно, но лучше быть непереведенным по-шведски, нежели быть представленным в ложном виде. Минимальное требование, которое следует предъявить любому переводчику, - сохранение размера. Я уверен, что у Вас служит достаточное количество людей, знакомых с основами просодии, чтобы здраво судить о предлагаемых переводах. Размер - позвоночник стихотворения, и лучше выглядеть окостенелым, чем бесхребетным. Я профессионал и хочу, чтобы со мной обращались профессионально. Частная философия того или другого переводчика не должна приниматься в счет, несмотря на его или ее репутацию в стране. Вышеупомянутое требование должно предъявляться любому человеку, желающему или получившему задание перевести мои стихи, чтобы он или она знали с порога, чего от них ожидается. Таким образом можно избежать конфликтов и потраченного зря времени. Само собой разумеется, я полностью доверяю Вашей и Бенгта рассудительности и надеюсь, что Вы сможете применить эти принципы без лишних проблем. Было бы приятно, если бы выжили и рифмы: не ради меня, но ради читателей».

Этой требовательности могли бы поучиться многие другие поэты, легко отказывающиеся и от рифмы, и от размера, лишь бы увидеть свои стихи в западном издании. Лучше быть непереведенным, чем переведенным ложно!

Но вернемся к другому нобелиату, шведскому поэту Томасу Транстрёмеру. Два поэта давно и близко дружили. Как вспоминает тот же Янгфельдт: «Август 1990 года, на даче у поэта Томаса Транстрёмера. Среди прочих гостей - китайские поэты Бей Дао и Ли Ли. Погода замечательная, компания симпатичная, и Иосиф в прекрасном настроении. Только что было опубликовано стихотворение Транстрёмера „Траурная гондола“, и Иосиф вдруг загорается идеей перевести его на русский. Оно начинается словами: „Два старика, тесть и зять…“ Мы садимся на двух стульях в саду. Он опережает меня: „Два старых хрена, да?“ Я говорю, что обычный перевод - „два старика“, но он настаивает на своем. Он был прав, „правильный“ перевод был бы эвфонически значительно хуже…»

Насколько я знаю, пока еще перевод Бродского про этих двух хренов не опубликован. Знаю, что он читал его другому переводчику Транстрёмера, Илье Кутику. Кутик стал переводить Транстрёмера еще в 1990 году, а в 1992 году издал книгу «Шведские поэты» и подарил ее Бродскому.

Интересно, что там же, в Швеции, Бродский дал небольшое интервью, касающееся шведской поэзии… Даю отрывки из этой беседы:

«Интервьюер : Как Вам шведские верлибры?

Бродский: Ну, я по-шведски не читаю, я читаю только в переводах на русский и на английский язык.

Просто стихотворение определяется не столько верлибром, сколько содержанием. То есть не тем, не манерой, в которой оно написано, а в конечном счете в соответствии, в соотношении манеры и содержания, да?..

И… Ну, есть шведские поэты, у которых содержания колоссально много, даже при всех верлибрах. Ну кто?.. Их масса, масса… Ну, например, назвать одно. Самый замечательный, по-моему, шведский поэт. Один из крупнейших, по-моему, поэтов XX века. Это - Томас Транстрёмер. Кроме того: Вернер Аспенстрем, замечательный поэт, но это - старое поколение. Из более молодых - я даже не знаю… То есть я не знаю их возрастов. То есть я недавно прочитал совершенно замечательную книгу переводов шведской поэзии Ильи Кутика, да?.. Там для меня просто было огромное количество открытий, то есть, например, тоже пожилой поэт примерно моего возраста - Ларс Густафсон; мне понравился более молодой человек, Гуннар Хардинг, например, о котором у меня было чрезвычайно поверхностное представление - я его немного знаю лично, и - замечательный поэт! То есть огромное количество совершенно замечательных поэтов!..

Интервьюер : А Вы знаете такие имена, как Катарина Фростенсон, например?

Бродский : Фростенсон? То есть более молодая? Член Шведской академии?

Интервьюер : Да, да…

Бродский : Вы знаете, я посмотрел там эти стихи… Я знаю ее стихи и по-английски, и по-русски, таким образом, да?.. По-английски я видел больше. По-английски это на меня не произвело никакого впечатления, по правде сказать.

Интервьюер : А по-русски?

Бродский : По-русски тоже, в общем. Тоже, в общем. Я не знаю, что происходит с… Может, это моя, как бы сказать, ну, ортодоксальность некоторых взглядов, ну, не знаю! но на меня… Но молодых людей довольно мало - в России их гораздо больше, вот этого возраста, что эта самая Фростенсон, да?.. И качество выше, на мой взгляд.

Интервьюер: Кого Вы можете назвать?

Бродский : Ну, Вы знаете, я не знаю… А… назвать одного… В России - масса имен, то есть назвать одно - это не назвать, не хочу… Назвать кого бы то ни было - это назвать в ущерб остальным. Ну, например, мне просто в голову приходит кто-нибудь: ну, Алексей Парщиков, например, или там, я не знаю, Тимура Кибирова, да?.. Или, ну, это несколько иначе, не знаю, Гандлевского, например… Это вот, примерно, возраст Фростенсон, я полагаю. Ну, это просто несколько имен, хотя их там действительно мириады. Я получаю стихи из самых разных мест из России, то есть со всей страны. И это нечто феноменальное.

Интервьюер : Как Вы успеваете их смотреть?

Бродский : Ну, я успеваю, успеваю. Нахожу время… Я знаю Транстрёмера стихи, может быть, лучше, чем какого-либо иного шведского поэта. По той простой причине, что я сам переводил Транстрёмера. Я переводил некоторые стихи, которые оказались в этой вот книжке Кутика.

Интервьюер: Можно ли как-то сформулировать то, что происходит сейчас в изящной словесности?

Бродский : Происходит совершенно небывалый взлет. Взлет качества. Качество прежде всего феноменальное. И разнообразие. Ахматова говорила о Золотом веке, о Серебряном веке русской поэзии… О Золотом веке она говорила, вот когда мы познакомились, когда возникла эта группа, к которой я принадлежал, что начинается Золотой век, и так далее и так далее. Я думаю вообще, что Золотой век - именно сейчас, потому что действительно много золота!.. Очень высокий процент.

Интервьюер: Ахматова же говорила, что теперь они делают Иосифу биографию…

Бродский: Это правда, наверно. Я не помню, сказала она это или нет, но я думаю, что если, до известной степени, взглянуть на это со стороны - то действительно государство делало мне биографию.

Интервьюер: Вы ему благодарны за это?

Бродский: Нет… Нет. Я вполне мог бы обойтись и без этого».

Томас Транстрёмер был известен в России и до Иосифа Бродского. Сам шведский поэт давно и страстно увлекался Россией и обожал великую русскую культуру. Не раз бывал в Москве, где встречался с нашим поэтом-авангардистом Геннадием Айги. Писал стихи на русскую тему. Вот фрагмент одного из них, посвященного композитору Балакиреву, в переводе Ильи Кутика:

Черный рояль, глянцево-черный паук,

дрожит в паутине, сплетаемой тут же. Звук

в зал долетает из некой дали,

где камни не тяжелее росы. А в зале

Балакирев спит под музыку. И снится Милию

сон про царские дрожки. Миля за милею

по мостовой булыжной их тащат кони

в нечто черное, каркающее по-вороньи.

Он в них сидит и встречается взглядом

с собой же, бегущим с коляской рядом.

Он-то знает, что путь был долгим.

Его часы показывают годы, а не часы…

«Он пишет свободным стихом. Свободный стих сам по себе труден, потому что каждый раз это уникальная форма. Он вроде бы пишет спокойно и просто, не прибегая к какой-то заумной лексике», - говорит его переводчик Алексей Прокопьев. Транстрёмер побывал в Москве в 2001 году, несмотря на свой недуг - паралич после тяжелого инсульта. «Когда он приезжал, - вспоминает Прокопьев, - я его катал по парку Коломенское. Он там смотрел на церкви и просил его даже оставить посидеть».

Что же, если не дают Нобелевской премии русским поэтам и писателям, то пусть дадут хотя бы таким поклонникам русской литературы, каким безусловно является Томас Транстрёмер!

Но вернемся к нашим двум нобелиатам и их многолетней дружбе. Бродский отнюдь не был авангардистом, и его дружба с Транстрёмером была основана на близости не поэтической, а духовной, в конце концов, на любви к России. Не случайно и свой семидесятилетний юбилей шведский поэт приехал отмечать в Россию. Немало десятилетий встречались они в уютных ресторанчиках Швеции, не один раз пили любимую водку Иосифа Бродского «Горькие капли». Я специально привез из Швеции несколько бутылок - это не «Абсолют», нигде, кроме Швеции, не продается. А Бродскому она была полезна как настойка для сердца вроде валериановых капель или корвалола, такая же крепкая и горькая. Он вроде бы не пил, а лечился - вечная мужская отговорка…

В Швеции Янгфельдт обычно арендовал для Бродского автомобиль, так что было на чем поездить по родным балтийским просторам, заехать к тому же Томасу Транстрёмеру. После инсульта поэт с трудом говорил, не мог ходить, едва двигал одной, левой рукой. Но его сила воли была такова, что он заставил себя разработать эту руку и играл ею на рояле. Шведские композиторы специально писали музыку для его левой руки. Он продолжал писать стихи, но уже не мог читать их с эстрады. Его возит в инвалидной коляске жена Моника, с которой он прожил вместе более полувека. Она же и читает его стихи, озвучивает его заявления для прессы.

Вот в это время с ним вновь встретился Иосиф Бродский, и он был поражен, увидев, как Транстрёмер, почти парализованный, играет на рояле. Так возникло сильнейшее стихотворение Иосифа Бродского «Томас Транстрёмер за роялем»:

И рука, приделанная к фортепиано,

постепенно отделывается от тела,

точно под занавес овладела

состоянием более крупным или

безразличным, чем то, что в мозгу скопили

клетки; и пальцы, точно они боятся

растерять приснившееся богатство,

лихорадочно мечутся по пещере,

сокровищами затыкая щели.

Это стихотворение о шведском поэте и музыканте за роялем. В момент такого исполнения и застал Иосиф Бродский своего друга. Вот поэтому его рука, «приделанная к фортепиано, постепенно отделывается от тела». Музыка стиха и музыка фортепиано как бы отделяются от немеющего тела, и пальцы, пишущие стихи, играющие мелодию, «лихорадочно мечутся», пытаясь заткнуть сокровищами духа пустоту, рвущуюся сквозь щели немощного тела. По сути, трагическое стихотворение.

Томас Транстрёмер - один из крупнейших поэтов XX века, классик шведской литературы, которого на родине ставят в один ряд со Стриндбергом и Ибсеном. В 2011 году его признание увенчалось присуждением ему Нобелевской премии. Задолго до этого Бродский называл его крупнейшим поэтом современности, с гордостью признавал свою творческую близость с ним. Конечно, фантазии Транстрёмера отличаются от метафизической конкретики Бродского; Транстрёмер ближе к сюрреализму, к Бретону, а Бродский - в России к державинской линии, в мировой литературе - к Одену. Соединяют их любимая балтийская природа, любимая музыка и любимая Россия.

Вот так и встретились два будущих нобелиата сначала в начале 1970-х годов на поэтическом фестивале в Стокгольме, потом не раз виделись у Томаса дома и последний раз, уже после инсульта - в 1993 году на книжной ярмарке в Гётеборге.

Остается встреча на небесах. Наверное, там они будут вспоминать и ту же дорогую им балтийскую природу, и русскую культуру, увлеченность которой когда-то их сблизила.

Первым очагом шведской литературы в Финляндии надо считать монастырь Св. Бригитты в Нодендале. Приблизительно в 1480 монах Иенс Будде (Jцns Budde, ум. 1491) перевел на шведский язык несколько книг религиозно-назидательного содержания. Сигрид Арониус Форсиус (Sigfrid Aronius Forsius) (прибл. 1550--1624) -- естествоиспытатель, писал также стихи на шведском языке. Развитие шведской поэзии в Финляндии началось после основания (1640) Академии в Або и, в особенности, после основания абосской типографии в 1642. Профессора и студенты Академии писали множество различных «стихотворений на случай», подражая шведским поэтическим образцам. Якоб Хронандер (J. P. Chronander) написал две пьесы, поставленные на сцене абосскими студентами: «Surge» (1647) и «Belesnack» (1649).

Первым выдающимся финским поэтом, писавшим по-шведски, является Яков Фрезе (Jacob Frese, ок. 1690--1729), который сначала писал стихи «на случай» и любовные стихи, а затем перешел к более серьезным темам; в его более поздних стихах проявляется горячая любовь к родине, истерзанной войнами и междоусобиями; в них он критикует также пороки современного ему общества -- ханжество, лицемерие и пр. Андреас Хидениус (Antti Chydenius, 1729--1803) выступает борцом за освободительные идеи в политической и общественной жизни.

Центральной фигурой финской культурной жизни в период Густава был Генрик Габриэль Портан (H. G. Porthan, 1739--1804), оказавший глубокое влияние на финскую литературу. Он был одним из организаторов общества «Аврора», основателем первой в Финляндии газеты «Абосские известия» («Tidningar, utgifna af ett Sцllakap i Abo») и литературного журнала «Allmдn litteraturtidning» (1803). Портан первый применил научные методы изучения финского народного творчества. Своими сочинениями он подготовил почву для появления доромантических течений в Ф. л. и всей своей деятельностью способствовал пробуждению финского патриотизма. Из поэтов, испытавших на себе влияние Портана, укажем на Клевберга Эделькранца (A. N. Clewberg Edelcrantz, 1754--1821), Ж. Тенгстрема (J. Tengstrцm, 1755--1832). В юношеских произведениях Ф. М. Францена (Frans Michael Franzйn, 1772--1847) шведская доромантическая поэзия достигла своего апогея. Он писал лирические произведения, эпические поэмы, исторические драмы в стихах. В качестве руководителя Шведской академии он издал «33 памятных слова»; в то же время он является автором псалмов и проповедей. Из последователей Францена назовем Микаэля Хореуса (Michael Choreus, 1774--1806), стихи которого овеяны тихой грустью. Он писал также назидательные стихотворения, отличающиеся патриотизмом.

После 1809 поэзия на шведском языке в Финляндии стала склоняться к упадку. Литературные произведения того времени помещались большей частью в календарях «Аура» (Aura, 1817--1818), журнале «Мнемозине» (Mnemosine, 1819--1823) и различных газетах. Участвовавшие в них поэты не дали никаких оригинальных произведений (Ж. Г. Линзен (Johan Gabriel Linsen, 1785--1848), А. Г. Шестрем (A. G. Sjostrцm, 1794--1846), А. Арвидсон (Adolf Ivar Arwidsson, 1791--1858)); они подражали Францену, шведским «готам» и «фосфоритам» (см. «Скандинавская литература»). Но это поколение поэтов внесло большой вклад в литературу Финляндии тем, что дало ясную формулировку идее финской национальности.

Первое вполне ясное выражение этой идеи мы находим в ряде статей И. Я. Тенгстрема (Johan Jakob Tengstrцm, 1787--1858) в календарях «Аура», а наиболее радикальную формулировку в статьях Арвидсона.

После пожара в Абосском ун-те культурный центр Финляндии был перенесен в Гельсингфорс, и эпоха 1830--1863 была эпохой расцвета финско-шведской литературы в Финляндии. Рунеберг и З. Топелиус являются вождями финского национально-патриотического движения. Литературный подъем этой эпохи отразился в издававшейся Рунебергом газете «Helsingfors Morgonblad» (1823--1837). К кружку Рунеберга -- Топелиуса принадлежали Ж. Ж. Нервандер (Johan Jakob Nцrvander, 1805--1848), Фредрик Цигнеус (Fredrik Cygnaeus, 1807--1881), первый литературный критик того времени, обнаруживший художественное чутье в признании таланта Киви и Векселля, тогда только что выступивших на лит-ую арену, -- затем Ларс Стенбек (Lars Jakob Stanbдck, 1811--1870), финский патриот и пиэтист.

Особое место занимает И. В. Снелльман (Johan Vilhelm Snellman, 1806--1881) -- первый крупный публицист Финляндии, издававший «Saima» (1844--1846) и «Litteraturblad fцr allmдn meddborgerlig bildnining» (1847--1863). Он писал, что шведский язык неминуемо должен будет уступить в Финляндии место финскому языку и тогда в Финляндии утвердится финское национальное самосознание.

В 40-х гг. XIX в. эта идея нашла поддержку в рядах шведской молодежи. Из поэтов этого времени назовем Эмиля фон Квантена (E. von Qvanten, 1827--1903), автора знаменитой «Suomi Sang», юмориста Габриэля Лейстениуса (J. G. Leistenius, 1821--1858) и шведа Фредерика Бернстона (G. F. Berndston, 1854--1895), выдающегося критика. Наиболее значительным поэтическим талантом обладал Ж. Ю. Векселль (J. J. Wecksell, 1838--1907). С начала 60-х гг. заканчивается период расцвета финской литературы на шведском языке. В следующие два десятилетия мы встречаем только поэтов-эпигонов (В. Нордстрем, Теодор Линд (Anders Theodor Lindh, 1833--1904), Габриэль Лагус (Wilhelm Gabriel Lagus, 1837--1896)). Рупором литературных и культурных интересов страны был тогда журнал «Finsk Gidskrift», издававшийся К. Г. Эстландером (C. G. Estlander, 1834--1910). Идеи реализма 80-х гг. нашли выражение в произведениях Тавастшерны -- первого представителя реалистической школы в Ф. л. Представителем крайнего натурализма является И. Аренберг (J. Ahrenberg, 1847--1915), правдиво отобразивший в своих произведениях быт восточных областей Финляндии с ее смешанным населением. Из других писателей 80-х и 90-х гг. укажем на Густава фон Нюмерса (1848--1913), В. К. Э. Вихмана, И. Рейтера, романистку Елену Вестермарк (Helena Westermarck, р. 1857), лирика и новеллиста А. Слотте (Alexander Slotte, 1861--1927), новеллиста Конни Цилакиуса, автора «Американских картин» и политико-социальных сочинений. Из критиков первое место занимает Вернер Шьедерхельм (Werner Sцderhjelm).

Писатели начала XX в. принимали участие в политической борьбе своего времени, восставая гл. обр. против руссофильской политики. Назовем Арвида Мерне (Arvid Mцrne, р. 1876), ярого борца против угнетения Финляндии царизмом; он симпатизировал рабочему движению и по своим национальным симпатиям принадлежал к партии свеноманов. Финский поэт Бертель Гриппенберг (Bertel Grippenberg, р. 1878) обнаруживает особый талант в описании финской природы. Большая часть его произведений посвящена борьбе шведов в средние века против стремившихся к независимости финнов. После 1918 перешел на сторону белых и стал проповедывать антибольшевистские идеи. Особое место в его творчестве занимает сборник стихов, изданных под псевдонимом Аке Эриксон, в котором он с целью пародии пользуется формами и мотивами экспрессионизма. К этой же плеяде поэтов принадлежат: Эмиль Циллиакус (Emil Zilliakus, р. 1878), на творчестве которого сказывается сильное влияние античной поэзии и французских парнасцев, а также Иоэль Рундт (Joel Rundt, р. 1879). Ричард Мальмберг (р. 1878) иронически набрасывает в своих произведениях образы разбогатевших крестьян и горожан и ярко очерченные типы жителей восточной Ботнии. Жозефина Бенгт (1875--1925) изображает в своих рассказах быт обитателей восточной Нюландской области. Гуго Экхольм (р. 1880) -- крестьянский быт восточной Ботнии и Нюландской области. Густав Маттсон (Gustaf Mattson, 1873--1914) обнаруживает в своих произведениях острую наблюдательность и свежий юмор. Джон В. Нюландер (р. 1869) и Эрик Хорнберг (р. 1879) -- авторы бытовых романов из финской и иностранной жизни.

Из литературных журналов, выходивших в Финляндии на шведском языке, укажем на «Finsk Tidskrift», на журнал «Euterpe» (1902--1905), «Argus» (впоследствии переименованный в «Nya Argus», с 1908) и др.